Мы предполагаем, что говорим с людьми, верящими в какое-то будущее, ожидающее их после смерти, а не с теми, кто единственной перспективой себе делает небытие или кто хочет потопить душу свою во вселенском целом, лишив её всякой индивидуальности, подобно тому как капли дождя тонут в океане, что по сути дела почти то же, как если бы душа переставала существовать. Если, стало быть, вы верите в некоторое будущее, вас ожидающее, вы, несомненно, не допускаете той мысли, что оно будет одинаково для всех, иначе в чём была бы целесообразность добра? К чему бы тогда ограничивать, сдерживать себя? Почему не удовлетворить все свои страсти, все свои желания, будь то даже в ущерб ближнему, поскольку тогда ущерб этот не имел бы никакого значения? Вы верите, что это будущее будет в большей или меньшей степени счастливым или несчастливым в зависимости от того, что мы сделали при жизни; и у вас тогда возникает желание быть в этом будущем настолько счастливым, насколько только возможно, поскольку это должно длиться целую вечность, не так ли? Но имели бы вы при этом дерзость полагать, будто вы самый совершенный из людей, когда-либо существовавших на Земле, и что, таким образом, вы имеете незамедлительное право на высшее блаженство избранных? Ведь, наверное, нет. Вы, значит, допускаете, что есть люди лучшие вас и имеющие право на лучшее место, что, однако, вовсе не значит, будто вы сами находитесь среди отверженных. Так вот! Мысленно поставьте себя на минуту в это среднее положение, которое будет вашим истинным положением, как вы сами только что согласились, и предположите, что некто говорит вам: «Вы страдаете, вы не настолько счастливы, насколько могли бы быть. Но вот перед вами существа безраздельно счастливые, не хотели бы вы переменить своё положение на их?» – Разумеется, скажете вы, но что нужно для этого сделать? – «Да совсем ничего, только заново начать то, что вы плохо начали, и постараться сделать это лучше.» Стали бы вы колебаться, принять вам такое предложение или нет, пусть бы даже ценой нескольких жизней, наполненных испытаниями? Возьмём сравнение более прозаическое. Если бы какому-нибудь человеку, не пребывающему в крайней нужде, но всё же испытывающему лишения из-за скудости средств, сказали: «Вот вам огромное богатство, вы можете им пользоваться, но только для этого надо как следует потрудиться одну минуту», то, будь он даже самым последним лентяем на свете, он скажет, не колеблясь: «Потрудимся минуту, две, час, целый день, если надо; невелика цена за то, чтобы провести остаток жизни в изобилии!» Между тем, что такое длина всей телесной жизни в сравнении с вечностью? Меньше чем минута, меньше чем секунда.

Слышали мы и такое рассуждение: «Бог, коий верховно благ, не может навязывать человеку заново пройти эту череду страданий и терзаний.» Не считают ли случайно сторонники такого взгляда, будто более доброты в том, чтобы осудить человека на страдания вечные за несколько мгновений заблуждения, нежели дать ему средства исправить свои ошибки? Скажем, у двух промышленников было по рабочему, каждый из которых мог рассчитывать на то, чтобы стать помощником начальника. Но вот вышло так, что оба этих рабочих очень плохо отработали свой день и оказались достойны того, чтобы их уволили. Один из промышленников прогнал своего рабочего, не взирая на его мольбы, и тот, не найдя работы, умер с голоду. Другой сказал своему: «Вы потратили день впустую, вы должны мне его возместить. Вы плохо сделали свою работу, и вам придётся её переделать. Я позволю вам начать заново. Старайтесь хорошо сделать своё дело – и я оставлю вас у себя, и вы всегда сможете стремиться к старшей должности, которую я вам обещал.» Есть ли нужда спрашивать, который из двух промышленников оказался гуманнее? И Бог – само милосердие – неужто Он непреклоннее человека? Мысль о том, будто наша судьба навсегда решается несколькими годами испытаний, тогда как не всегда от нас самих зависело достичь на земле совершенства, способна повергнуть в самое беспросветное уныние; идея же, ей противоположная, действует в высшей степени ободряюще, ибо она не лишает нас надежды. Таким образом, не высказываясь за или против множественности существований и не отдавая предпочтения той гипотезе или иной, мы говорим, что будь у нас выбор, никто бы не отдал предпочтение приговору, не подлежащему обжалованию. Один философ сказал, что если бы Бога не было, то Его следовало бы выдумать ради блага рода человеческого; то же самое можно было бы сказать и о множественности существований. Но, как мы уже говорили, Бог не спрашивает нашего на то позволения, не советуется с нашим вкусом: всё это либо есть, либо его нет; так что следует выяснить, что же происходит на самом деле, а для этого давайте рассмотрим вопрос этот с иной точки зрения, как проблему философскую, полностью оставив в стороне Учение Духов, словно бы его вообще не было.

Если перевоплощения нет, то остаётся одно лишь телесное существование, это вполне ясно. Если наше нынешнее телесное существование – это единственное, что мы имеем, то душа каждого человека создаётся при его рождении, если только не допустить первичность души. Но тогда надо спрашивать себя, чем была душа до этого рождения и не будет ли тогда это её состояние также некоторым существованием в какой-либо иной форме. Середины нет: либо душа существовала до того, как вселиться в тело, либо она сформировалась после появления тела. Если она существовала прежде тела, то каково тогда было это существование? Было у неё самосознание или нет? Если не было, то это почти то же, как если бы она не существовала; но если у неё была своя индивидуальность, то она должна была либо развиваться, либо быть неподвижна; в том и другом случае какого уровня сознания достигла она в теле? Если же допустить, по распространённому верованию, будто душа рождается вместе с телом или, что то же самое, перед своим воплощением обладает лишь отрицательными способностями, то тогда необходимо задаться следующими вопросами:

В чём причина того, что душа проявляет склонности, способности столь различные и не зависящие от понятий, привитых воспитанием или образованием?

Откуда у некоторых детей в самом раннем возрасте появляется экстранормальная способность к какому-либо искусству или к той или иной науке, тогда как остальные остаются всю жизнь посредственностями и середняками? 36

Откуда у одних есть врождённые и интуитивные идеи, которых нет у других?

Откуда у некоторых детей берутся врождённое чувство достоинства или низости, преждевременная склонность к пороку или добродетели, резко не согласные со средой, в которой дети эти родились и выросли?

Почему некоторые люди, независимо от образования, более продвинуты, чем другие?

Почему есть дикари и есть люди цивилизованные? Если вы в младенческом возрасте возьмёте ребёнка готтентота и воспитаете его в самых прославленных наших лицеях, то сделаете ли вы когда-нибудь из него Лапласа или Ньютона?

Мы спрашиваем, какая философия или теософия может решить эти проблемы? Либо души при рождении своём равны, либо оне не равны, в этом нет сомнения. Если оне равны, то почему тогда столь огромны различия в способностях? Может, кто-нибудь скажет, что это зависит от организма? Но тогда перед нами теория самая чудовищная и безнравственная: человек тогда – всего лишь машина, игрушка, находящаяся во власти материи; он более не ответствен за свои поступки; он может всегда сослаться на свои физические несовершенства. Если же они не равны, то это потому, что их такими создал Бог; но тогда в чём причина того, что Он даровал одним превосходство, которого лишил других? Подобная пристрастность, согласуется ли она с Его справедливостью и с равною любовью, коию Он питает ко всем созданьям Своим?

Но предположим, напротив, некоторую последовательность предшествующих, всё возрастающих существований, и вот всё объяснено: люди, рождаясь, приносят с собой наитивное знание того, что они приобрели. Они оказываются более или менее продвинутыми в зависимости от числа прожитых ими жизней, в зависимости от того, насколько далеко они ушли от отправной точки: в совершенном подобии с тем, как на собрании людей всех возрастов каждый будет развит в прямой зависимости от числа прожитых им лет. Сменяющие друг друга существования будут для жизни души тем же, чем годы являются для жизни тела. Соберите однажды сто человек с возрастом от одного года до ста; предположите, будто покров забвения наброшен на все их предыдущие дни, будто нет ничего, кроме настоящего, и что вы, в неведении своём, полагаете людей этих родившимися в один и тот же день: вы, естественно, спросите себя, как происходит то, что одни велики, а другие малы, одни стары, а другие молоды, одни учёны, а другие ещё невежественны; но если туман, скрывающий от вас их прошлое, развеется, если вы узнаете, что все они жили более или менее долго, то всё для вас окажется объяснённым. Бог, в справедливости своей, не мог бы создать одни души более, другие менее совершенными; но со множеством существований неравенство, видимое нами, больше уже ничем не противоречит самой строгой справедливости, мы тогда начинаем понимать, что всё это не более чем обман зрения, что неравенство это происходит лишь оттого, что мы видим одно только настоящее этих душ, а не их прошедшее. Это рассужденье, скажете вы, основывается ли оно на какой-то системе, на каком-то безосновательном предположении? Нет, мы исходим из очевидного, неопровержимого факта – неравенства способностей и умственного, нравственного развития, и мы находим этот факт необъяснённым всеми теориями, имеющими хождение; тогда как объяснение ему самое простое, естественное, закономерное даётся другой теорией. Разумно ли предпочитать те, что ничего не объясняют, той, которая объясняет всё?